Геостратегия США в Узбекистане

16/05/2005

Узбекистан сегодня превращается в главного политического игрока на среднеазиатском поле, а российско-узбекский конфликт льет воду на мельницу США.

Последние события в Узбекистане говорят о том, что американская политика оттеснения российского влияния в так называемой «дуге напряженности» (термин З. Бжезинского) от Таджикистана через Кавказ до Приднестровья вступила в новую фазу. Она характеризуется большей чем ранее откровенностью в действиях по выдавливанию пророссийских элементов в странах СНГ, лежащих на этой дуге.

Первым звонком в развертывании нового этапа этой политики была для США так называемая «революция роз» в Грузии. Она решала сразу несколько задач американской политики в данном регионе. Во-первых, шло уничтожение старых, связанных всей своей политической пуповиной с Россией элит этих стран, выдвижение на их место выросших в смутное время 90-х «молодых волков», воспитанных в системе западных фондов (фонда демократии Сороса и других). Появление деятелей типа Саакашвили-Ющенко стало крупнейшим знаковым событием на постсоветском пространстве после падения коммунистической системы и распада СССР. Впервые за 80 лет к власти в крупных постсоветских государствах пришли деятели, целиком связанные своими интересами и мировоззрением с западной системой ценностей и не имеющие ничего общего с прежней системой отношений в советском обществе.

В отличие от диссидентов и демократов конца 80-х – начала 90-х они не имеют романтических иллюзий в отношении демократии как системы, видя свою роль в качестве обслуживающего персонала американской политики на пространстве СНГ. Будучи рыночниками по инстинкту и воспитанию, они стремятся встроить евразийское пространство в западную геостратегическую систему, надеясь получить от США соответствующие политические и экономические дивиденды.

В этих условиях Средняя Азия являлась для Соединенных Штатов до последнего времени камнем преткновения в проведении их политики. Будучи традиционным патриархальным обществом, несмотря на проведенную в послереволюционное время активную советскую модернизацию, среднеазиатские элиты были, особенно в брежневскую эпоху, типичным порождением «азиатского способа производства», основанного на сочетании внеэкономического принуждения к труду, свойственного советскому социализму в целом, с кланово-патриархальными отношениями, складывавшимися веками в среднеазиатском обществе. Это специфическое сочетание позднесоветской идеологии и традиционной восточной практики в отношениях между обществом и властью стало основой для особого среднеазиатского пути модернизации, выбранного элитами этих стран после распада СССР.

К началу 90-х годов в среднеазиатском обществе крайне слабы были силы, ставшие основным проводником так называемой демократической революции в большинстве советских республик. В Средней Азии был достаточно невелик тот специфический слой «советского среднего класса», по сути советской гуманитарной и технической интеллигенции, который сделал актуальной либеральную повестку дня в горбачевских реформах. Средняя Азия и после распада СССР оставалась традиционным патриархальным обществом, в котором отношения между государственной властью и большинством населения строились на патерналистской основе. Однако к концу 90-х годов по мере встраивания среднеазиатской экономики в мировое разделение труда и ослабления старых связей в рамках СНГ и, прежде всего, связей с Россией, проблема безработицы всегда остро стоявшая, в частности, в Ферганской долине и в советские времена, стала нестерпимой. Именно в это время различного рода организации исламских экстремистов превращают Фергану в свой плацдарм.

Надо сказать, что Ферганская долина на протяжении столетий имела традиции строгого ортодоксального ислама. Пользуясь этим, исламские экстремисты с Ближнего Востока уже с конца 80-х годов активизировали свою деятельность в советской Средней Азии, прежде всего, в Таджикистане и в Ферганской долине. В Таджикистане это еще с 1992 года привело к трагической и кровопролитной гражданской войне, развязанной под исламскими и одновременно демократическими лозунгами. Подобное же развитие событий в Ферганской долине и в Узбекистане в целом было в то время блокировано Каримовым, опиравшимся на старую республиканскую элиту советских времен, оказавшуюся достаточно сильной для противостояния разрушительным элементам, определившим во многом ход событий в Таджикистане. Узбекский вариант модернизации в 90-е годы воспринимался Западом как наиболее приемлемый для клинтоновской Америки.

Однако уже в конце 90-х американская политика по отношению к Узбекистану меняется. Каримов, также как и Шеварднадзе, Кучма и в меньшей степени Алиев стали восприниматься в Вашингтоне как досадное наследие советской эпохи. Эти деятели считались в США слишком тесно связанными с современной российской элитой и потому недостаточно надежными в проведении американской политики вытеснения российского влияния в государствах «большой дуги напряженности». После бомбардировок Югославии весной-летом 1999 года и начала расширения НАТО эта политика в южном регионе СНГ активизировалась. Террористические атаки 2001 года в Вашингтоне и Нью-Йорке на несколько лет отсрочили воплощение этой политики в жизнь. Однако выборы в Грузии и на Украине, происходившие в условиях дипломатического конфликта между Россией и США в связи с американским вторжением в Ирак, стали полигоном для обкатки новой стратегии США по созданию сателлитных элит в государствах «большой дуги напряженности».

В этих условиях Узбекистан превращается в ключевого игрока на среднеазиатском политическом поле. Его значение возрастает даже по сравнению с 90-ми годами. Нарастание антиамериканских настроений в «освобожденном» от талибов Афганистане и постсаддамовском Ираке делают необходимость перенаправить энергию исламских экстремистов в сторону бывшей советской Средней Азии все более жизненной и актуальной для США.

В данной ситуации российская политика вынуждена поддерживать меньшее зло для себя, каковым является для России не вполне надежный для нее режим Каримова (вспомним вхождение Узбекистана в антироссийский блок ГУУАМ вместе с Украиной, Грузией и Молдавией).

Киргизский вариант, мало возможный в Узбекистане в силу более жестких государственнических традиций последнего, даже в случае своей реализации в Ташкенте будет призрачной победой либеральных демократов-интеллигентов. Даже в случае возможного временного захвата власти они смогут стать лишь ширмой в стиле временного правительства Керенского для прихода к власти радикальных исламских фундаменталистов талибановского типа. Соединенные Штаты в этих условиях могут потребовать интернационализации борьбы с исламским экстремизмом в Средней Азии по образцу талибского Афганистана и саддамовского Ирака. В подобной ситуации российская политика заходит в определенный тупик. Поддержка непопулярного режима Каримова становится все более опасной, а отказ от нее лишь ускоряет возможное развитие событий по наихудшему для России варианту. В этих условиях российская правящая элита должна крайне взвешенно подойти к выбору союзников в регионе и просчитать необходимость возможных управляемых политических изменений в среднеазиатских элитах.