Могильщик лернейской гидры маньеризма (к выставке в Доме Фотографии в начале 2005 года)

01/05/2005

Роберт Мэпплторп – скандальный классик фотоискусства, повенчавший гомосексуальные эскапады с античным величием – умер от СПИДа в 1989 году. Любые, самые эпатажные его работы поражают знаковостью. Что бы он ни снимал – засовывание пальца в член или ноги в анус – все это выглядит не менее геральдично и дорого, чем олень на капоте роллс-ройса. Но знаковость не означает застылость: Мэпплторп любил снимать напряжение плоти как вибрацию биосферы. Мужчина в его творениях – прекрасный цветок с фаллическим пестиком. Покойный мэтр щедро дарит посетителям своих вернисажей такие букеты, оставляя масштаб совершенной провокации на усмотрение субъекта восприятия. Впрочем, настоящие цветы у Мэпплторпа, к которым он также неравнодушен, выглядят куда сексуальнее людей.

Во многих мэпплторповских цветах угадывается гипертрофированный образ женской угрозы. Если пестик-фаллос как бы олицетворяет стоическое предстояние, то хищно извивающиеся вокруг лепестки навевают половым инфантилам тревожные мысли об агрессии вагины. К слову, в одной из работ художника женское лоно инкрустировано черным скорпионом. Здесь у обычно античного по духу фотографа проскальзывает средневековая нотка.

Но скорпионами между женских ног средневековые граверы, в основном, пугали благочестивых бюргеров, обещая им ядовитые ужасы в инфернальных влагалищах за пределами родового гнезда. Античный идеал Мэпплторпа смотрел на проблему более глубоко и прагматично. К примеру, великий Платон, как известно, считал гетеросексуалов в худшем случае блудодеями, а в лучшем – людьми, имеющими опасную склонность к деторождению и браку. По его мнению, только мужчина, которого влечет ко всему мужскому, способен в зрелые годы обращаться, например, к государственной деятельности. Опираясь на античность, Мэпплторп возвышает гомосексуализм и невольно борется с мифом об ущербности однополой любви, подпитываемым в современной России козлоглазыми мастерами эстрадных перверсий и легендами об опетушениях на зоне. Типа в здоровом теле здоровый дух.

Напрашивающаяся мысль поместить гей-икону мировой фотографии в контекст всеобщей истории искусств вылилась в выставку «Роберт Мэпплторп и классическая традиция: фотографии и гравюры маньеризма», прошедшую не так давно в Московском доме фотографии. Куратор выставки Аркадий Ипполитов совместил работы Мэпплторпа с гравюрами так называемых «гарлемских академистов» конца XVI – начала XVII веков, в художественной программе которых видное место занимало штудирование обнаженной натуры. Ипполитов решил подчеркнуть их общность с фотографом в любви к изображению напряженной мускулатуры.

Здесь уместно небольшое лирическое отступление. Нельзя не отметить, что Ипполитов близок к кругу питерской «Новой Академии», где принято с пиететом относиться к знаменитому художественному объединению начала XX века «Мир Искусства» и его вальяжному шефу Сергею Павловичу Дягилеву. Покровитель балета, Дягилев также был охоч до любования мужской мускулатурой и не приветствовал увлечения своих любимцев женским полом. Гомосексуальность балета вообще – притча во языцех, так и требующая здесь провокативно-тезисной тележки. Совершенство атлетизма и пластической выразительности превращает мужчину в драгоценность, которой с женщиной жаль делиться. Ибо она сама ею делиться ни с кем не станет. Оковы! Пропадет человек. Напротив, к лесбийской любви женщину, как правило, ведет ее нежелание напрягаться, чтобы высоко нести крест своей личной драгоценности. Среди балерин лесбиянок мало. Мэпплторп сценами лесбийской любви также не увлекался – равно как и христианской.

Закономерно, что совмещение гей-иконы с набожными гарлемскими маньеристами дало неблагоприятный для них эффект. Ведь как возник культ маньеризма? Советское искусствознание в своей понятной тяге к материализму везде и во всем, яростно превозносило античность и Ренессанс. Маньеризм, простерший над Европой совиные крылья воинствующего идеализма в период Контрреформации второй половины XVI века, был совкам ненавистен. «Буржуазные» критики, напротив, им размахивали, пытаясь с его помощью ущучить столь любезное советским имперским вкусам Высокое Возрождение. Маньеризм объявлялся ими провозвестником современной эры сюрреализма и абстрактного искусства, «восстанием против материализма и догматизма, деспиритуализации и деперсонализации жизни» (А. Хаузер). С крахом СССР любовь к маньеризму воцарилась и в постсоветской арт-критике, жаждавшей порвать с постылым прошлым. Старые советские искусствоведы опустили руки.

Но внедрение гравюр гарлемских маньеристов в пространство Мэпплторпа выявило их мутную сущность. Фотограф с того света отомстил за попранные идеи Возрождения, сделав его опорой своего самоотверженного мостика из дохристианского мира античности в современный постхристианский. Если Мэпплторп, в духе заветов теоретика Ренессанса Альберти, предпочитает любоваться объектом своей страсти на чистом фоне, то каждый кусочек работ гарлемцев перенасыщен изобразительными мотивами – удушающими все живое лентами аллегорических образов. Рачительные нидерландцы считали гладкое, ничем не заполненное поле выражением бедности и пустоты. В самых неожиданных местах их гравюра прорастает какой-нибудь когтисто-перепончатокрылой тварью, напоминающей о недремлющих силах зла. Для Мэпплторпа зло не существует – есть только открытая реальность. Бескомпромиссное соитие с которой и сгубило его в 42 года.

Выставка «Роберт Мэпплторп и классическая традиция» впервые была представлена летом прошлого года в Германии, где имела огромный резонанс. Зимой она перебралась в Эрмитаж, и лишь после этого доехала до Москвы. Отсутствие в экспозиции наиболее эпатажных работ мастера, к сожалению, изрядно снизило интерес столичной культурной общественности к выставке.

(c) ART-DIGGER, (c) ИА «Выборы-Инфо»